Весь вечер рабочие хуярили водку и ебали мне мозг. Я сосредоточенно махал топором и молчал - сосновых чурок в вагончике было предостаточно. Стропаль Евгений просил пропечатать о нем в "своей газете". Олег рассказывал всем, почему он инвалид. Дядя Вова окончательно утратил связь с реальностью и уныло мотал седой головой. Бригадир - пожилой, похожий на Пилсудского, мужик привычно видел во мне молодого каменщика.
- Ты дяди Вовы держись, - говорил он, - дядя Вова - это голова. И руки... Жизни научишься. А то... он мир-то во - а ты его раскроешь.
- Вы, - говорю, - утомили меня вашими предложениями. Сколько можно-то?
- Я вижу в твоем лице упорство. - наседал бугор. - Глянь, Жень - видишь в его лице некоторую настырность? Упрямство молодого каменщика...
- Не знаю... но, в общем, красивое лицо.
- Иди к нам. Каменщик - это соль земли. Да, дядь Вов?
Дядя Вова поднял голову, обвел мутными глазами присутствующих и устало сказал: "Ху-е-плё-ты".