Я сегодня не работник,
Завтра ленинский субботник!
На работу не хожу -
В вытрезвителе лежу!

Рассказывает Ник Рок-н-ролл:

Однажды я и Свинья шли по Симферополю. Была летняя ночь. Улицы были пусты. И вдруг на перекрестке мы увидели труп мента. Совершенно мертвый миллиционер лежал, раскинув руки. Китель был весь в крови. Лицо - в страшной посмертной маске. Максиммум, что можно было извлечь из этой ситуации - это унести подобру-поздорову ноги. Куда подальше. Именно это я и предложил сделать Свинье. Но у Свина было другое видение предмета. Он перевернул мертвого мента на живот, расстегнул ремень. снял с него серые штаны с красными лампасами, надел на себя и сказал: вот теперь можно бежать. Мы убежали, а Свинья потом в этих штанах еще два года ходил. Называл их криминальным ништяком".

Достать бы где-нибудь вот этих господ: "Righteous Brothers" - 1965 и Alex Silvanni - 1975. А то слышать-то слышал, но на виниле и давно.

Как-то мне позвонили. Некая дама... В Северске, вообще, любят звонить в учреждения по всякому ничтожному поводу. Тем более, если это редакция местной газетенки - тут уж сам бог велел. У каждого журналиста имелся свой номер, пропечатанный на последней странице этого еженедельного издания. Я не был исключением, и всякая тварь норовила меня по этому номеру достать.

Обычно звонили пенсионеры - скверные агрессивные старики. Со своими сраными советами и жалобами на плохую жизнь. Помнится, один из них - юркий озлобленный старикашка, послал меня на хуй из-за молдавского хереса... Полное дерьмо. Короче, я отвлекся. В тот раз мне было предложено осветить чаепитие, блядь, в мытищах. а именно то, как кучка старых пердунов тайно встречается в жэке и пьёт чай.

- У нас и Хрюша был, и депутаты поздравляли. Осветите! Вы должны, понимаете!? Я вас не учу, но я дочь политрука, - сказала мне в трубку эта бабёнка.

Это было так дико, что я не сразу нашелся, что и сказать. "Пойду, - думаю, - ёбну пивка для начала". В коридоре столкнулся с репортером Крончиком. Тот как раз вернулся с праздника. Северчане обожают разводить всю эту торжественную поебень.

- Слушай, Куганов, - сказал Крончик, - пойдем, что покажу.

Крончик достал диктофон и включил. Это была какая-то хуйня с юбилея водоконала. Работница цеха грубой фильтрации читала стихи:

"Водою мы говно смываем, когда идем на унитаз,
И в кухне краны открываем, ведем детишек в первый класс..." Я не дослушал. В этом сраном городе навалом психов - в этом я и не сомневался.

- Идём, - сказал я, - Крончику. Выпьем, что ли? Я угощаю.

И мы пошли. И ебись оно все в рот.

Собственно, о чем я. Наткнулся тут... архив и все такое.

Весной 2007 года журналистка газеты "Диалог" Валентина К. получила задание - написать репортаж с концерта Лидии Суворовой - стареющей нимфы, некогда хористки местного ДК. Какой там был концерт, думаю, понятно: библиотека, чай, пианино "Октябрь", бабушки, взолнованная женщина-конферансье.

Репортер Валентина, дама лет 50, сходила, отписалась, сдала редактору - Катерине Шнайдер, материал в двух вариантах. У обалдевшей от счастья Шнайдер хватило ума распечатать оба варианта репортажа и ознакомить всех сотрудников газеты с этим "шедевром".

Обычно люди хранят такие вещи в тайне. Репортер же Валентина сияла как медный таз. Редактор "Диалога" назвала её опус примером ярчайшего остроумия и правильного отношения к работе.

Короче, ниже оба варианта. Местечковая журналистика во всём своём очаровании.

***

Суворова энд Звонарев, или Танцующая в камзоле (вариант первый)

Это у них там, на диком западе, «Поющие в терновнике» и «Танцующая в темноте». А у нас - солирующее сразу в двух жанрах на подмостках городской библиотеки чудо чудное и диво дивное в красном камзоле, с трудом сомкнутом на выпирающем животе. Ковбойская шляпа, зонт-трость и свежепергидрольные локоны придавали образу законченный вид. Вид законченной еще в прошлом
веке карьеры. А как хочется блистать! Кидать в публику порционные улыбки, а оттуда чтоб летело «Браво!», « Бис!» и розовые розы. А поезд-то тю-тю. А тут – раз! – и выборы подоспели. А не пристегнуть ли в упряжку солидного депутата? Ему – электорат из бабушек, а ей – все остальное: халявный банкет и восторг все тех же бабушек, у которых она на втором месте после Петросяна и Степаненко.

Похоже, еще в детстве Лиду Суворову поставили на стул, объявив заслуженной артисткой СССР, и забыли снять. И сегодня стареющая субретка по капле выдавливала из себя то песенку 50-х годов, то оперетку. «Все стало вокруг голубым и зеле-е-е-ным…» Зрительный зал в умилении ронял ностальгические слезы. У него уже давно все серое и буро-малиновое. «Журчат ручьи, летят скворцы, и что-то там и как-то та-а-ает…» Она, как в кому, впадала в образы журчащего ручья и летящего скворца, прыгала воробышком и изображала вечную весну. У нее это плохо получалось, но порох в пороховницах никак не кончался. Толстый грим не справлялся со своей задачей и предательски обнажал морщины и дряблые щеки, трясущиеся в такт ретро-ритмам. Но голос пробивал плотные ряды поклонников, острым лезвием вонзался в самые сердцевины и царапал по прошлому. «Се-е-ердце, тебе не хочется поко-о-я!..» Бедное, бедное сердце Лидии Суворовой ожет, лучше кардиолога
позовем? Психолог - тоже хороший врач. И витаминчики, говорят, помогают. По одной штуке три раза в день. Можно по две. Желтенькие такие. Принимать до или после жгучего желания петь и танцевать на сцене. Или красненькие. А вот их не до и не после, а вместо… камзола.

Подпись под материалом: "Катя (Катя - это главный редактор), это шутка. Ниже текст для печати. Вот так и приходится наступать на горло собственной песне".

Вариант второй. Сердце, тебе не хочется покоя!

Умница и красавица, подарившая городу свои песни и журналистские репортажи, Лидия Суворова одна из первых дала концерт, посвященный предстоящему юбилею Северска. В прошедшее воскресенье в актовом зале центральной городской библиотеки свободных мест не наблюдалось. Поклонники пришли с цветами и с ожиданием мгновений чудных. Их ожидания оправдались вполне. Ведь музыкальные подарки прилетели к ним из любимого прошлого, когда все вокруг было голубым и зеленым, когда легко на сердце от песни веселой и когда героем по приказу страны становился любой. Этим ставшим вечными шедеврам они внимали с телеэкранов и из радиоприемников, подпевали то Клавдии Шульженко, то Любови Орловой, под их оптимизм они строили город и комбинат, рожали и воспитывали детей, а потом и внуков.

«Город нашей юности» – так назвала Лидия Суворова свой концерт. За полтора часа она прорвала цепочку времени и сумела объединить прошлое и настоящее. Она была счастлива дарить северчанам свои песни. А в ответных взорах, как в зеркале, отражались их и ее чувства – добрые, светлые и ностальгические.

Валентина К.

На службе тихо. Вяло обсуждают скандал с Акатаевым. Всем похуй, чем кончится вся эта хуйня с подбросом прокламаций. Фролов сочиняет заголовок на первую. Я болтаю с Дашкой.

- Моржи, - говорит он задумчиво. - Моржи. Моржи на Ушайке?
- Не-е, - так же лениво, по инерции говорю я. - хуйня...
- Да. - Вяло соглашается Фролов. - Хуйня.
- Моржи. Моржи...
- Моржи в облепихе...

Дверь открывается. Появляется голова корректора Гулии - изможденное сухое невыразительное лицо: "Опять Кондрашова?! Опять её штучки? Мода на моржевание докатилась и до Томска! Я так не могу!". Мы молчим. Я сижу в своих тёмных очках и смотрю на нее. Насрать. На всё. На Деева с Николайчуком. На моржевание...

Лёха звонил... Следственный комитет прислал поразительное в своей наглости письмо. Конвертик весёленький, в цветочек - недвусмысленно намекнули, что еще раз, и уголовное дело заведут точно.
Какие-то дикие барышни, с собаками, у которых отек легких, и поэтому эти девы надеются только на нас.

Нашли, бля, на кого надеяться. Пора бы завязывать с этим гнусным делом под названием работа.

O kehr zurück, du kühner Sänger, dem unsren sei dein Lied nicht fern! Den Festen fehle sie nicht länger aufs neue leuchte uns ihr Stern!

Унс иа Штэан!

В редакции "Вечёрки" за неуплату отключили свет. Это в день-то выпуска. Последние, оставшиеся в живых журналисты (половину поразгоняли из-за кризиса) рассеянно блуждали по темным редакционным коридорам. Во второй половине дня появился Коля Григорьев - как всегда поддатый. Увидев, обесточенные машины, Коля молча направился к огромному распределительному шкафу.

- Не надо Коля, - осторожно сказала журналист Лена Фриц, специализирующаяся на убийствах и прочих городских безобразиях.
- Ща, всё будет. - сказал Коля и полез в шкаф.

И всё, действительно, наладилось. Коля оторвал какой-то провод, что-то пошевелил, и свет вернулся. Через час прибежал директор здания в сопровождении пары электриков. "Вы, бл..., какого, бл...?! Я на вас, бл... в суд подам!"

Молчаливые парни отодвинули протестовавшего Колю в сторону и полезли возвращать электричество на место. И тут, что называется, сверкнула молния...

Картина маслом:

Свет гаснет. На пол, сраженный могучим ударом, летит перепачканный сажей директор. Электрик вспыхивает синим пламенем и бежит по коридорам. Появляются пожарные, которые ловят мечущегося электрика и поливают его из брандсбойтов. Журналистки Фриц и Иовлева в ужасе разбегаются. Коля Григорьев кричит на пожарных: "Хули вы его тушите - и так темно - не видно не хера!"

....оги, о боги... бля.

Я просто был обычным студентом ТИСИ, кагда комне падошли эти двое. У адного из них в руке был циркул, а другой держал малоток...

- Ареханов Давид Иванович - грацмейстер, - придставился первый, - вы в шахматы на деньги играете?
- Нет, - сказал я.

Ани вежлево попрощались и ушли но вскоре я встретил их вновь! Вечером в дверь моей комноты постучали. Чертыхаясь, я натинул штаны и пашел аткрывать. Глазок был закрыт пальцем.

- Кто там?, - спрасил я, раздражаяс.

- Нехателась вам мешать, - сказал уже знакомый мне по шахматам голас, - у нас свет атключили. Что-то с праводкой. Можно нам войти?

Если-бы я тогда не открыл дверь, не сказал да! Веть они немогли зайти без приглашения. Но я открыл. И тут же палучил такой удар в челюсть, что свет моментально померк, и сознание покинуло меня. Я упал...

Когда я очнулся, всё было кончено. Он укусил меня... Эти двое стояли надо мной. В руках у одного молат, у другого циркул. Тяжелый запах ладана наполнил моё жилище. Они стаяли и ждали, пока я приду в сознание. Один из ник, тот каторый "по шахматам". Атложил циркул в сторону, достал из запазухи книгу и торжественно начал читать...

Эта был чужой язык, незнакомый, но понемногу я стал разберать отдельные слова: "...гои, власть над многими народами, деньги, творец..."

- Всё в порядке, - сказал мне, улыбаясь, один из них. – Куганов, ты меняешься. Теперь ты другое. Ты шахматист, ты массон! Теперь ты адин из нас, дружище.

Лица их стали менятся, появились бороды, стали проступать контуры шляп и глаза - холодные угли...