УБЛЮДОК м. ублюдень. выродок, тумак, помесь двух видов животных; от кобылы в осла: лошак; от ослицы и жеребца, мул; от волка с собакой: волча, волкопес, волчек; от лисы и собаки: лисопес, подлисок; от разных пород собак: болван, от русака я беляка, тумак; полумощник, полуглухарь, от мошника и полюха; полуканарейка, от канарейки и чижа, и пр. См. болдырь. | Ублюдок, растенье марьин корень меньшой, Paejnia hibrida.

В.И.Даль

Великий Стаглин (слева), де Валери (по центру) и Вильфрид Штубэ-Зюбин обсуждают вопросы малой электрификации нижнего Причулымья. Поселок Тига-1. 1961 год.

Овощи затевают театральную постановку из полной приключений жизни пиратов. Но судьба уготовила новоиспеченным артистам не театральное, а самое настоящее приключение: овощи попадают в XVII век, где им предстоит спасать члена королевской семьи от жёстокого тирана и узнать, по чём фунт пиратского лиха.

Сон о злоключених молодого Стаглина и его приятеля - репортера Вильфрида фон Штубэ-Зюбина. Стаглин с бородкой, в чесучовом клетчатом пиджаке и бриджах, на голове кожаная фуражка с очками-консервами. Его товарищ, напротив, в кожаном монгольском пиджаке и штанах черного бархата. Друзья спускаются в клоаку - район отверженных, что внизу на Учебной. Сотни алчущих голодных взглядов провожают приятелей. Стаглин растерянно глядит по сторонам, когда некто в рваном ватном бушлате с черной засаленной бородой хватает его за рукав. Их обступают четверо. Стаглин достает из кармана револьвер системы Нагана и стреляет. "Борода" хватается за горло и с мычанием валится наземь. Черные в ужасе отступают. Воспользовавшись замешательством, Стаглин и Штубэ-Зюбин бегут по Учебной в ночь...

Газы. Газы. Рваться патроны. Заклинило механизм поворота. Сквозь сбитую дверь наверх - по винтовой лестнице на чердак. Сквозь сбитую дверь наверх - по винтовой лестнице на чердак. Сквозь сбитую дверь наверх - по винтовой лестнице на чердак. Успеть бы. В слуховое окно с Татьяной Петровной в руках. Крыша близка. Троих не вывезет, не вывезет, стопы ног жжёт. Кто он - тигр, поедающий сов? Сосны печальны. А я нет. Печаль моя далека. Я лечу, но Фефелов, настигая, сует в мои руки книгу. "Евгеника". Евгеника - от греч. eugenes - хорошего рода.

Звонок в ночи. Беру трубку. Андрей Николаевич. Истерика по типу "меня никто не любит - никто не понимает". Попросился переночевать. - Окей, говорю, - на кухне спальник, только тихо.

Пьяный в дым Андрей Николаевич - не самый лучший гость. Исторически и вообще. В прошлый раз уснул у меня в туалете и зачем-то сорвал со стены радио, и полку с книгами. Еще мне ненавистны все эти пьяные разговоры - когда Андрей Николаевич говорит, а ты слушаешь его и понимаешь, что слова в его монологе расставлены в произвольном порядке. Мой друг-музыкант - гость очень беспокойный. Ale nic tu nie porobisz - to ci los.

Сижу за компом, пью воду из под крана. Уж третий час идет, а Германа всё нет.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Тяжело на полном серьёзе писать о всякой ерунде.

Ночь. Около трех часов. Гринчук, сжимая рукой полторашечное горло, спорит с Сашей Колесовым о пути русского интеллигента. На площадке темно, свет только на третьем да на девятом. Гринчук сидит прямо на ступеньках, куртка на нем расстегнута, и глаза его горят огнем. По всему видно, что он уже порядком набрался. Саша сидит рядом. Он небрит, длинноволос, в очках и драповом черном пальто. В руке Саша держит куриную ногу. Если кто здесь русский интеллигент - так это вот он.

- Интеллигент, - разоряется Гринчук, - это тот, кто занимается делом и имеет под собой фундамент!

Под "фундаментом" Гринчук полагает некую абстракцию - нечто среднее между всё тем же "делом" и "мечтой человека о счастье".

Нелепость происходящего подчеркивается тем, что разговор всякий раз сползает к истории полугодовой давности, приключившейся между Гринчуком и нашим общим знакомым - Петром Жарким. Жаркий изволил шутить над Гринчуком - Гринчук шутки не понял. История эта запала во взбаломошную гринчукову душу и теперь вот лезла всеми своими конечностями наружу.

Колесов, похожий на Раскольникова, глупо хихикает и пытается перевести разговор на другую тему. Я, с "деревенским козлом" в обнимку, стою - подбираю слова, порываясь что-то объяснить, переубедить, доказать в конце-концов, что той шутки Гринчук всё одно не поймёт. Но слова вылетают из моего рта какие-то вялые, нежизнеспособные. Спорщик из меня хреновый.

Гринчук рвет и мечет, подозревая, что Жаркий выставил его тогда идиотом. Еще больше он распаляется оттого, что мы не можем и, в общем-то, не хотим объяснять ему, в чем там была соль. Это как объяснять иностранный анекдот. Эхо мечется по подъезду. Замерли в своих затхлых постелях жильцы. Гринчук встал над миром. Фамилия Жаркий в сочетании с давно забытым: "интеллигенция вшивая", "сидит там в очках - нихуя не делает", звучит как приговор. Вот он - вечный удел лоханкиных - вечная подшивка "Нивы", вечное "ещё очки одел". Куда им перед простыми парнями из народа.

Базар кончается на словосочетании "сёстры Шахтарины". Все дружно бросаются обсуждать, что они будут делать, приехав в Питер. Где жить, как жить, наконец, с кем жить... Вот уже кто-то бежит за пивом, и кончается ночь, и Саша Колесов мирно посапывает, привалившись спиной к поручням. Надо полагать, что утром всё же будет новый день, я буду пить свой чай, и Гринчук в два пополудни явится ко мне - смотреть "3-02 Юма". Колесов встанет и пойдет домой играть Рахманинова. А Жаркий будет сидеть за стеклом с Гоголем и очками, и ему не будет в сущности, никакого интереса до того жалкого ничтожного дела, о котором три других хороших человека пустословили прошлой ночью.

Коммунистическая партия и Советское правительство проявляют большую заботу о наиболее полном удовлетворении потрбеностей населения нашей страны в таких ценных продуктах питания, как овощи.