- Мария Александровна, - сказал Кузнецов, когда милиция ушла, - смерть - это всего лишь переход из одного состояния в другое...

Я жил в Перово все эти три дня и выпил, блять, весь бар в этом доме. Куантро-хуянтро, кьянти-хуянти... а ведь мог бы уехать в Ивантеевку. Ебантеевку...

Полуэктов часто ездил в Лугу по делам. Коллеги по службе не любили Полуэктова и называли его за глаза чертом. Как-то старший приборист завода Семен Макарович Струбцына не выдержал и пригласил Полуэктова в баню. Полуэктов лежал на кровати, завернувшись в спальник и тяжело дышал.

- Сходил бы ты что ли, Полуэктыч, помылся, - сказал, глядя в пол, Семен Макарович.
- На фронте наши месяцами не мылись, - ответил Полуэктов, сплевывая на пол.

Серегин был яркой фигурой. Все говорили - у Серегина кругозор. Да он и сам так считал. К своим 30 годам он переменил с десяток профессий: работал вагоновожатым, почтальоном, редактором газеты, слесарем в депо, водолазом. Успел поучиться в институте и выучить зачем-то урду и румынский. После десятого класса Серегин понял, что бабы любят ярких мудаков, и начал осваивать гитару. Это искусство тоже далось ему без особого труда. Правда, как и все остальное в дерганой жизни Серегина - ровно наполовину. То есть баб клеить получалось, а вот играть по-настоящему или хотя бы быть полным мудаком - как-то не очень. Законченным подонком стать труднее, чем кажется.

Серегин был сентиментальной натурой. Любовницам он умудрялся изменять с женой, а после жестоко корил себя: отдельно за измены и раннюю женитьбу и отдельно за связь с несовершеннолетними.

Пьяным, Серегина тянуло истоптать, измять свою жизнь; изваляться в говне, жестоко избить прохожего… на худой конец, угнать трамвай и записаться в добровольцы к Радко Младичу. Но все было тщетно. Серегин пил неделю, а потом, идя с магазина домой, слышал вдруг из чьего-нибудь окна ноктюрн Шопена до минор и, свет озарял измочаленную его душу. Он уже не хотел ничего угонять или к Младичу, а напротив, алкал кротости и любви, такой, какой ее показывают в фильмах с Анастасией Вертинской.

И вот, как раз в один из таких периодов, когда очередной Караджич уступил на время место Ингрид Бергман, в жизни Серегина появилась Софья Николаевна. К тому моменту Серегин развелся и переехал жить в Петербург. Его новой знакомой было 16. Серегин что-то наговорил ей на урду, спел под гитару песню из кинофильма "Танкер Дербент" и, на всякий случай, рассказал пару историй, связанных с жизнью Франсуа Дювалье и парагвайского диктатора - доктора Стресснера. Если учесть то, что на момент описываемых событий на дворе стоял январь 2010 года, и мало кто помнил уже старого диктатора, не говоря уже про танкер, то неудивительно, что меж Серегиным и Софьей Николаевной завязался бурный роман. Серегин держал марку.

Он бросил работу повара в армянском кафе и переехал со всем своим немногочисленным имуществом, умещающемся в одном рюкзаке, к Софье Николаевне - в общежитие ленинградского завода "ЛОМО". Поначалу все складывалось как нельзя лучше. Молодые отчаянно трахались, ели мороженое, гуляли. Серегин водил подругу на улицу Швецова, где зимой сорок второго мать с бабкой съели трех из пяти своих детей. По ночам Серегин писал письма бывшим женщинам, где пространно и со вкусом рассуждал о любви. Потом Софье Николаевне позвонила ее мама, и Серегину пришлось искать работу. Будучи фигурой мятущейся, презирающей рутину, он отправился на Московский вокзал и устроился продавцом мороженого.

Это давало свои плоды. Через месяц Серегин знал в лицо всех местных бомжей а, некоторых, даже и по фамилиям. Бомжи привечали Серегина и рассказывали ему истории из своей жизни. Теперь по ночам он писал зарисовки из жизни "дна". По пути домой Серегин выпивал пару коктейлей и покупал грибов, и курицы. Софья Николаевна готовила ужин. Трахались они уже реже. Серегин кушал и включал фильмы с Джеймсом Кегни. Софья Николаевна грустила и часто, без видимых на то причин, плакала.

Еще через пару месяцев в гости к дочери приехала из Сибири мама, Маргарита Николаевна, и Серегину пришлось искать новую работу. Окончив курсы сварщиков, он устроился на стройку, где целыми днями резал трубы и варил заготовки. В новое дело Серегин, как обычно, ушел с головой, и теперь, прийдя со службы домой, он с упоением рассказывал о том, как на втором блоке пошла вода, и затопило восемь этажей. Писательство он забросил. В рабочий полдень бегал в магазин за водкой в каске с надписью "Смерть империалистам". После смены пил с мужиками пиво и ехал домой, спать - жили они теперь с Софьей Николаевной в коммуналке на улице Марата… Софья Николаевна целыми днями плакала и смотрела сериалы, а однажды ночью предложила Серегину секс с втроем… Для порядка Серегин, конечно, возмутился, но где-то в глубине души понял, что нужно что-то менять.

Он решил сделать ход конем и, один за другим, взял в банках пять кредитов. Теперь какое-то время можно было не волноваться. Серегин зажил на широкую ногу - после работы покупал цветы и односолодовый виски "Аберло". По ночам они с Софьей Николаевной ходили по ресторациям. Серегин курил сигары и рассказывал подруге о чешском ревизионисте Млынарже.

- Давай поженимся и уедем, - предложил как-то Серегин, - далеко, в Южную Америку. Будем пить матэ и жевать листья коки.
- Давай, - согласилась Софья...

Через три месяца Софья Николаевна уехала домой, в Бугульму, а Серегину дали на службе премию за досрочную сдачу насосной.

Обратно Софья вернулась не одна... Серегину было предложено съехать.

- А как же кредиты? - поинтересовался Серегин? - вместе же...
- Какой же ты мудак! - брезгливо сказала Софья Николаевна.

Вещи, большую часть которых составляли книги и украденные со стройки инструменты, Серегин развез по друзьям, а сам переехал в парадную на углу Литейного проспекта и Некрасова. Бытовые неудобства не тяготили Серегина - впервые за год он чувствовал себя в своей тарелке.

Денег у него больше не было. Платить по счетам было нечем, и Серегина объявили в розыск. В кой-то веки ему было плевать. Он завел дружбу с афганцами, брался за какие-то сомнительные поручения, по ночам пил и бродил по улицам, сочиняя стихи. Днем спал на чердаке, укрывшись газетами.

Как-то вечером, Серегин шел к себе в парадную из рюмочной в фашистской шинели и встретил знакомого панка - Диму Павлова. Серегин обрадовался. "Ну, как?", - спросил он, показывая на шинель.

- Как-как, - пожал плечами Павлов. - Как мудак.

Андрееву не спалось. Андреев лежал на кровати в брюках и свитере. Так ему было удобно - засыпать, не раздеваясь. Может, это чертов дождь? Андреев поежился и перевернулся на другой бок. Слышно было, как в коридоре часы пробили четыре. Эдак опять ходить весь день, как вареный…
Андреев встал и поставил на плиту чайник. За окнами брезжил рассвет. В окно хлопали редкие тяжелые капли. - На улице, должно быть, не души, - лениво подумал Андреев. Он открыл окно, и теплый предутренний ветер бросил в Андреева ржавой трухлей с крыш. Пахнуло черемухой, какой-то еще ерундой, и вот уже легкий маслянистый флер потек по комнате. На секунду Андрееву даже почудилось, что он слышит в этом чувственном дыхании лета, странные нотки гнили...

Андреев сыпанул чая в кружку, залил крутым кипятком и, прихватив папиросы, вышел в коридор проветриться. Все спали. Андреев походил немного туда-сюда, зашел в сортир и пошел на кухню, где находилась дверь, ведущая на черную лестницу. Андреев отпер засов, вышел на площадку, прикурил и сел на корточки к стенке.

Пару минут он так и сидел, пуская кольцами дым, чему-то усмехался, каким-то своим мыслям. Так, что он даже и не заметил, не придал значения тому, что там, несколькими этажами ниже, что-то щелкнуло, скрипнула где-то дверь, и в утренней затхлой тишине послышались тихие, почти деликатные шаги.

Андреев нахмурил брови и затянулся. Шаги прекратились. Андреев встал и пошел по ступеням вниз. На лестнице между вторым и третьим он остановился. Света дальше не было. Но не это заставило Андреева притормозить. Из темноты снизу на него смотрел человек… Андреев хмыкнул. Человек оглядел Андреева с ног до головы и вдруг коротко, и неприятно спросил: "Малафишь?" Андреев вздрогнул. Что-то звонко лопнуло у него в груди, и в ту же секунду, липкий зловонный страх пролился ему в брюхо и разбежался по телу.

"Беги!", - шепнул Андрееву внутренний голос, и Андреев побежал. Не помня себя от ужаса он взлетел на свою площадку и рванул дверь. Сию же секунду на него обрушились ведра, тазы, швабры, какая-то дрянь, заботливо хранившаяся в нише черного хода, а теперь от резкого удара, слетевшая со своих насиженных мест на Андреева. Андреев отпрянул и боковым зрением увидел, как что-то темное надвигается на него снизу по лестнице.

Развернувшись, Андреев бросился наверх - к чердаку. Дверь там, по рассказам квартирных жиличек, была всегда открыта. И действительно так все и обстояло. Дверь была снята с петель и покоилась тут же, у стеночки, где помимо прочего ожидали своего часа коляска и детский велосипед. Андреев прыгнул в черный провал чердака, пробежал в присядку под балками, к окошку, и выпрыгнул на крышу...

Ветер обнял Андреева. Уже вовсю хлестало, рассыпалось по окнам, перекошенным стенам домов и учреждений, и снизу, из раструбов водосточных труб, весело вырывались на тротуар грязные дождевые бурунчики. Андреев оскалился и полез от окна по красной осклизлой кровле вверх, на конек.

Из окошка за Андреевым никто не вылез. Он выглядел странно, один под этим дождем. Гремела жесть под хлипкими канцелярскими башмачками Андреева. Грохотало и вокруг него, где-то в районе Нарвской и на Выборгской стороне полыхала гроза. Андреев поскользнулся и покатился по крыше вниз. Тут грохнуло и над самим Андреевым.

- Как?! - было крикнул Андреев, докатившись до ограждения, но не смог. Круглые глаза его выражали одновременно ужас и, крайней степени, изумление. Оградка брякнула и полетела вниз, а вместе с ней и сам Андреев.

- Рыло… - мелькнуло в его мозгу в последний момент. Страшное, ненужное слово.

Вспыхнуло и исчезло.

старуха-то - типичная сволочь...

Неизвестные во Львове похитили из депо трамвай и катались на нем по городу, пока он не сошел с рельсов и не въехал в дом, сообщает УНИАН.

«Поступило заявление в правоохранительные органы от директора трамвайного депо Львова о том, что неизвестные лица 1 марта около 22.40 похитили с территории депо трамвай, который курсирует по маршруту № 5. К счастью, пострадавших во время движения трамвая, а также после того, как он сошел с рельсов и въехал в здание — нет. Жители дома не пострадали», - рассказала начальник отдела связей с общественностью ГУ МВД Украины Светлана Добровольская.

По ее словам, похитители трамвая с места происшествия скрылись, ведется работа по установлению их личностей.

Ранее в Швеции произошел подобный случай: уборщица угнала поезд и врезалась в жилой дом в пригороде Сальтшебадена, также обошлось без жертв.

- Димка, - говорю, - а зачем же ты кололся? Ведь нехорошо это...
- Да, хуй знат... хотел понять что-то. Про себя что-то хотел понять такое... хуй знат-т. Это, как в тот раз, когда я палец-то отрубил.
- А чего колол-то хоть?

Димка смотрит на меня и поживает плечами: "Хуй знат... дибазол колол".

- Ну и чего, узнал что-нибудь... про себя?
- Да, хуй знат...

пропили все.

Приехали вчера с Николаичем к Сашке на Петроградку. Весь вечер выдумывали припев на Зюбина... Как обычно наваляли целое ведро отборной музыкальной дрисни... В нашем вполне духе! Тревожный гимн шпионов и вредителей обремененных тяжелой наследственностью и слабоумием...

Уже ночью забрели в столовку на Садовой. Задумчиво выпили 24 бутылки пива, поели пирожков. Пользуясь тем, что я отошел по нужде, Андрей Николаевич сбежал. Я полагаю затем, чтобы не давать мне полтинник на сигареты... Ничего не оставалось делать, как пойти домой: по Ломоносова, мимо Пяти углов - на Разъезжую...

Чтобы не искушать судьбу, я решил не заходить к Набиджану. Однако же весьма странно - когда я пришел, на часах было половина десятого утра...