То, что я делал все эти годы, обескураживает меня своей диковинной пещерной глупостью и немыслимым апломбом, которым всё это дело сопровождалось. Интересно, что теперь, по прошествии месяца (двух) я имею в своём кармане (вру - на книжном шкафу, между бутылок "порто - тони" и магнитолой) 3 рубля 50 копеек мелочью. Мне это кажется странным.

Сей факт не может не удивлять бесстрастностью подхода. Впрочем, в том нет ничего такого, что можно было бы назвать важным, чему можно было бы придать оттенок борьбы или представить как ' wybor niеregularny.

Ничего такого.

- Зачем ты потешаешься над прокуратурой? - спросила Марина.
- Так, - говорю, - оживить всю эту поебень.
- У тебя ж через строчку глум идет сплошной.
- Да, где глум-то? Помилуйте, Марина Юрьевна!
- Не-фор-мат. Неформат, - дважды повторила она и вышла.

***

Наелся солянки. Выпил 100 - "Старого Томска" и кофе. Табак "Poschl - Cherry". Четыре часа - psu na buty. Мне более нечего тут ловить.

Я ухожу.

Пойду - возьму шотландского эля. Пару пинт. Устал я что-то. Служба подкосила меня.

Вот он, герой всех сказок и былин.

"...главное - не то, где человек живет, а кто он есть на самом деле. И поверьте мне, и в землянке можно оставаться человеком..."

Страшное у меня горе.
Вероятно -
лишусь сна.
Вы понимаете,
вскоре
в РСФСР
придет весна.

Сиживал давеча в "Кукушке", выяснилось, что нашу группу ожидают в ближайшее время два подпольных концерта. В первом случае прилагательное "подпольный" употреблено мной в самом что ни на есть прямом смысле. Первого марта в день убиения народовольцами Александра II Освободителя мы, и еще пять каких-то групп (что-то вроде "Беловодья" и "История гражданина Ы") играем ночной концерт в подвале школы номер 31. Кажется.

- Кто же будет отвечать за все происходящее? - спросил Колесов.
- Сторож, - не моргнув глазом ответил Игорь - отец-основатель ансамбля мистической песни "Эксаботе".

Еще пара наших с Колесовым приятелей будут нести ответственность за проведение черной рокенрольной мессы в Доме Скорби Сибирского Химического Комбината. Концерт случится так же ночью. Знакомые ведут прочих своих знакомых и т.д.. У входа стоит бырышня с траурной повязкой на рукаве и потчует входящих пивом.

На сцене постамент с гробом и два фоно. Занавес красного бархата.
На стенах лозунги "Юлия умерла - такие дела", "Красная гвоздика - спутница тревог". Красная гвоздика - это кстати официальное название сего Приюта Печали. Дом Культуры СХК - "Красная гвоздика".

Предполагается мистерия перетекающая в психоделический шабаш. Герои рокенрола должны умереть...

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

... спать. Пельменей и спать.

Готова к печати в газете старая мистификация о том, как Петр Иосифович - известный в определенных кругах персонаж, поселился в землянке. Нормальное такое псевдожурналистское хулиганство.

Вот комментарии к статье. Сама статья под катом.

***

Я тебе так скажу, - говорит мой знакомый, - керосиновая лампа много лучше электрической. Лампочка слишком попахивает цивилизацией, а цивилизация убила все лучшее, что было в человеке. Поэтому лампочку я исключаю, тем более что в ней нет очевидности горения.

Это точная цитата из книги "Клиническая патпсихология". Пример резонерства - как одного из проявлений шизофрении.

Следующая цитата - прямая отсылка к Хармсу:

На нынешнее лето у Петра планов громадье: «Работы много будет. Гостиную соорудить думаю. А то иногда друзья приходят - и уж девать некуда, а они все идут...»

Хармс: "Лев Толстой очень любил детей. Приведет полную комнату, шагу ступить негде, а он все кричит: “Еще! Еще!”"

***

Жизнь в землянке для него не поза, скорее осознанный выбор. Своего рода путь к самопознанию.

Неявные отсылки к бердяевскому "Самопознанию".

Вообще статья пронизана всевозможными аллюзиями, реминисценциями и попросту бредовыми размышлениями в духе Владимира Мегрэ - тем, что в психиатрии называется "резонерство".

Вроде вот этого:

- Клещ знает, кого кусать. Я клещей не боюсь.
- Слишком многие, - объясняет мне хозяин, - озабочены накоплением мирских благ, и люди эти теряют человеческое обличие в погоне за суетным. А ведь главное - не то, где человек живет, а кто он есть на самом деле. И в землянке можно оставаться человеком

Отсылка к "Заповеднику" Довлатова

Биллетрист ПотоцкийПотоцкий быстро уяснил, что на земле есть две вещи, ради которых стоит жить. Это -- вино и женщины. Остальное не заслуживает внимания. Но женщины и вино стоят денег. Следовательно, надо уметь их зарабатывать. Желательно -- без особого труда. И чтобы хорошо платили. И чтобы не угодить в тюрьму...

Он решил стать беллетристом. Прочитал двенадцать современных книг. Убедился, что может писать не хуже. Приобрел коленкоровую тетрадь, авторучку и запасной стержень. Первое же его сочинение было опубликовано в "Юности". Рассказ назывался "Победа Шурки Чемо-данова". Юный хоккеист Чемоданов много возомнил о себе и бросил учебу. Затем одумался. Стал прекрасно учиться и еще лучше играть в хоккей. Произведение заканчивалось так:
" -- Главное -- быть человеком, Шурка, -- сказал Лукьяныч и зашагал
прочь.

- В кофе жизненная энергия и сила.
- Лес же - он сам по себе доктор. Он очищает от накипи, вызволяет душу из плена иллюзий.

"Из плена иллюзий" - помимо того, что штамп, это еще и одноимееная книга Федора Углова, панегирик антиалкогольной кампании 1985 года.

Следующий отрывок:

"Ведь, что есть дом в обывательском представлении - мебель, ковры, телевизор. А у меня ничего этого нет. Вот эта поляна перед нами, тот перелесок и снег - это все мое и есть. Ночью не спится, бывает, вылезешь наружу – покурить, и душа радуется. Такая красота. Какого черта мне еще нужно?"

Помимо своей убогой дидактико-патетической составляющей - это еще аллюзия на балабановского "брата": "... речка, небо голубое - это все мое родное. Это Родина моя, всех люблю на свете я".

***

Жизнь такая - приходится идти, что называется, против экологии.

Александр Лаэртский: "...Люблю девок и деньги. Готов пойти на преступление против людей и экологии. Вообще не работаю и вообще не буду никогда... "

***

По своим политическим убеждениям Петр Иосифович сторонник монархии. – «Только монархист, - говорит он, - может сегодня помочь родине. Демократические институты исчерпали отпущенный им кредит доверия. У России тысячелетняя история, и у нее свой особый путь. Не зря же говорили: «в простом находи великое, в малом – большое»».

Хармс "Рыцарь": Только монархист может сегодня помочь родинеОднажды, беседуя с Константином Лебедевым, Алексей Алексеевич сказал свою любимую фразу: "Я пострадал за Родину и разбил свои чресла, но существую силой убеждения своего
заднего подсознания".
- И дурак! - сказал ему Константин Лебедев. - Наивысшую услугу родине окажет только ЛИБЕРАЛ.

Почему-то эти слова глубоко запали в душу Алексея Алексеевича, и вот в 17-м году он уже называет себя "либералом, чреслами свои-
ми пострадавшим за отчизну".


Подвох кроется уже в сомнительном сочетании "Петр Иосифович (судя по отчеству и фамилии - еврей)" - монархист. Как известно, при царизме евреев не очень-то жаловали, и регулярно отправляли то за черту оседлости, то еще куда-нибудь. Евреи же составляли костяк революционеров всех мастей. Слова об особом пути России - абсурдистская дань нынешней Кремлевской риторике. Столь же абсурдной и бестолковой, как "План Путина" и т.д.. Поскольку вряд ли представляется возможным узнать, что скрывается за этими словами. Что входит в эту самую "особость"? Традиции многовекового холуйства и раболепия? И какой такой "План"? Не из Чуйской ли часом долины?

***

- В городе-то, - спрашиваю, - часто бываешь?

- Да, раз-два в неделю. Схожу в магазин, пройдусь по проспекту. В закусочную зайду - пообщаться. Но не злоупотребляю. Любимая есть у меня в Северске закусочная. Собираются там простые люди без претензий - знающие себе цену люди.
Здесь имеется в виду знаменитая северская закусочная "Маяк" с дешёвым пивом и алкашами-завсегдатаями.

***

Место прописки - лесМесто прописки - лес

Северчанин предпочел землю традиционным ценностям

Лес. Окраина Северска. С набрякшего грязного неба дробно сыплет снег. Кричит маневровый - железная дорога отсюда минутах в 15 ходьбы. Вход в землянку – в добротный перекрытый деревом и выложенный для маскировки дерном, схрон, где вот уже второй год проживает северчанин Петр Иосифович Жаркий, вырыт под углом вниз — как вход в нору. Сверху лаз закрывает специальный деревянный щит, обитый линолеумом и поверху еще корой. Теперь зимой, только труба и оплавленный вокруг нее снег, выдают близкое дыхание жизни. Впрочем, издали особо ничего и не заметишь – вокруг схрона густой кустарник. Собственно, Петр и привел меня сюда. Пробираться внутрь приходится в полной темноте и буквально по-пластунски. Снимаю лыжи, пара метров по укрепленному как шахтный забой ходу, и я внутри…

Чужие здесь не ходят

Петра Иосифовича, хозяина деревоземляной недвижимости, знал я и раньше - встречались в университете, опять таки общие знакомые. Они же около года назад и донесли, мол, друг наш сменил прописку. Встретились случайно в городе, взяли по маленькой, разговорились. Уговаривать пришлось недолго – доброе знакомство, как известно, половина дела. Единственное условие, которое мне было поставлено – лыжи иметь свои и никаких фотоаппаратов. Теперь вот я здесь. - "Маскировка, полная тайна организации", - шутит хозяин, после чего с некоторой досадой добавляет, дескать, если бы не буржуйка, хрен бы вообще кто-нибудь догадался.

То, что я вижу, напоминает армейский блиндаж. Теплая, три на три, комнатенка, стены, обшитые горбылем. Стол, пара невесть откуда свалившихся сюда, венских стульев. В углу на ящике – керосинка. Здесь же вдоль стены нары и тумбочка, с хрустальной пепельницей на ней. В углу, еще с нового года, елка. На вбитом в стену крюке, на вешалке одежда - спецовка «антиклещ», камуфлированные штаны, тельняшка. А самом хозяине армейский бушлат и ватные штаны. «Сейчас, - говорит, - затопим, чистый Ташкент будет». Заглядываю в обитый жестью ящик, напоминающий деревенский сундук. Там, завернутая в полиэтилен, одежда «на выход» - джинсы, несколько свитеров, ботинки – берцы. Реализация проекта "доступное жилье" по Северски заняла у Петра ровно одно лето.

- Тебе бы, Петр, - говорю я, - еще электричество сюда провести для полного счастья.

- Я тебе так скажу, - говорит мой знакомый, - керосиновая лампа много лучше электрической. Лампочка слишком попахивает цивилизацией, а цивилизация убила все лучшее, что было в человеке. Поэтому лампочку я исключаю, тем более что в ней нет очевидности горения.

- А не боишься, - говорю, - так вот, один?
- А чего бояться? Чужие здесь не ходят, ну а клещи? Клещей я не боюсь – клещ, он знает, кого кусать.

Единственное, кого несколько опасается Петр – вездесущие лесники. Жизнь такая - приходится идти, что называется, против экологии. Без дров быт северского отшельника был бы, мягко говоря, неуютен и сер. Деваться некуда - зимой на одной «сушнине» не выедешь… Впрочем, с лесниками нашему герою пока везет, так что, если кто и досаждает, так это бродячие собаки. Перед прошлым Новым годом сорвали с дерева и потратили, месячный запас куриных окороков. Теперь Петр еду хранит дома. Пришлось долбить землю под ледник для продуктов. «Теперь зато варенье могу хранить, летом квас холодный всегда. Одно только плохо в моей подземной жизни, - сокрушается хозяин, - погребом пахну».

В погоне за суетным

Ему - строителю и единственному обитателю схрона на вид чуть более 30 - очки, борода, деятельный пытливый взгляд. Учился на философском в ТГУ - не окончил, бросил на пятом курсе - ушел на завод резиновой обуви. Через год бросил и его. Перебивался непостоянными заработками, путешествовал по стране, работал нормировщиком в Кунгуре. Теперь все устаканилось. Работает продавцом – консультантом в одном из северских магазинов. Квартиру, которая у него надо сказать, есть - сдает. Деньги тратит на еду, еще и копить умудряется.

Жизнь в землянке для него не поза, скорее осознанный выбор. Своего рода путь к самопознанию. «Слишком многие, - объясняет мне хозяин, - озабочены накоплением мирских благ, и люди эти теряют человеческое обличие в погоне за суетным. А ведь главное - не то, где человек живет, а кто он есть на самом деле. И в землянке можно оставаться человеком».

Дорогу домой Петр и ночью найдет, как свои пять, хотя путь до его «дома» близким не назовешь. Каждый день с утра он едет на работу, вечером в укромном месте забирает лыжи, и через 30 минут он дома.

- В городе-то, - спрашиваю, - часто бываешь?

- Да, раз-два в неделю. Схожу в магазин, пройдусь по проспекту. В закусочную зайду - пообщаться. Но не злоупотребляю. Любимая есть у меня в Северске закусочная. Собираются там простые люди без претензий - знающие себе цену люди. В гости схожу - сами понимаете, не всякому удобно ко мне добираться, и не всякого я хотел бы у себя видеть. За книгой посижу.
- Читаешь, значит?
- Читаю, - закуривает Петр. – Что мне тут еще после работы делать? «Эхо Москвы» да книжки.
- А что читаешь?
- Да разное. Пушкина люблю. Из дома, когда уезжал, пару томов забрал. Они всегда со мной. Вон, - показывает папиросой на сверток в нише. Бердяева перечитываю - "Истоки и смысл русского коммунизма". Ильфа и Петрова люблю – очень, знаешь, занимательно пишут.

Курю - значит существую

Честно говоря, не каждый день приходится слышать подобные истории, и расскажи мне кто-нибудь о существовании в благодатных северских пределах философствующего отшельника, я бы послал его к черту. А тут сижу рядом, ворочаю кочергой дрова. Накурено – топор вешай. Петр, примостившись на ящике, крутит колесо своей «Зиппо» и ковыряет ножом, подаренную мной бутылку крымского хереса. Штопора Петр Иосифович не держит. Какие еще могут быть доказательства? Чистый Сартр - я курю, следовательно, я существую.

- «Весной, - рассказывает Петр, - труднее всего. Снег тает. Заливает землянку. Печь протопишь, сидишь мокрый весь, комната в тумане. Высыхаешь, конечно, потом, но напрягает это здорово. Я уж и вентиляцию сделал, чтоб вытягивало немного, но все равно - хреново. На работу с утра, все одно, мокрый идешь. Хорошо в магазине сменка лежит. Пораньше приходишь, чаю горячего выпьешь – обыгаешь, а вечером обратно надо. Неприятно, но что делать - трудностей я не боюсь. Тяготы – воспитывают».
На нынешнее лето у Петра планов громадье: «Работы много будет. Гостиную соорудить думаю. А то иногда друзья приходят - и уж девать некуда, а они все идут...» В быту Петр во всем любит порядок: одежду стирает раз в два дня, гладит купленным в букинисте старинным утюгом, засыпая в него угли из печи. Одна проблема – воды нет. Зимой, конечно, топит снег, летом же для питья и готовки воду приходится покупать.
С едой и со всем остальным порядок. За квартиру платить не надо, работа есть, продукты покупает на рынке. Чай Петр не пьет, только кофе. «В нем жизненная энергия и сила». Летом и в межсезонье любит ходить босиком, говорит, что потому никогда и не болеет. По выходным уходит на лыжах в лес – кормить синиц и белок. «Люди у нас совершенно разучились видеть красивое в обыденных вещах, – сожалеет Петр. – Лес же - он, сам по себе доктор. Он очищает от накипи, вызволяет душу из плена иллюзий».

В малом - большое

По своим политическим убеждениям Петр Иосифович сторонник монархии. – «Только монархист, - говорит он, - может сегодня помочь родине. Демократические институты исчерпали отпущенный им кредит доверия. У России тысячелетняя история, и у нее свой особый путь. Не зря же говорили: «в простом находи великое, в малом – большое»».
- Мой дом, - говорит Петр, разливая остатки хереса, - это моя крепость. Крепость духа – в этом, прежде всего, понимании. Ведь, что есть дом в обывательском представлении - мебель, ковры, телевизор. А у меня ничего этого нет. Вот эта поляна перед нами, тот перелесок и снег - это все мое и есть. Ночью не спится, бывает, вылезешь наружу – покурить, и душа радуется. Такая красота. Какого черта мне еще нужно?

Павел Куганов

Правители редко говорят, что думают. Но когда говорят – заставляют задуматься остальных.

***

Российские правители продолжают полагать, что главной помехой для нормального развития страны является ее народ. Парадоксальным образом именно такая точка зрения считается в России патриотической (с).

Семен Новопрудский